Упрощает? Больше никогда ничего не будет просто — это она знала, хотя мозг отказывался сказать ей почему.
— У него не было врагов.
— Ты уверена?
— Он был тихим мальчиком. — Кэрри вспомнила, как он начал играть на гитаре и она велела ему прекратить шум. Он повиновался немедленно, и дом снова погрузился в блаженную тишину. Кажется, она слышала, что он плакал, но это быстро прошло. — Не думаю, чтобы у него были враги.
У нее защемило сердце.
— А в школе?
— В школе? — Она закрыла глаза. Перед ней стоял восьмилетний мальчик в новой школьной форме. Позировал для снимка. Он хотел, чтобы она сфотографировала его в новом блейзере и фуражке. Цвета школы — бордовый и зеленый. — Когда ему исполнилось восемь, он пошел в частную школу. — Теперь она видела не мальчика, а юного мужчину, с тенью щетины на щеках и коротко остриженными волосами. Он ударил кулаком по стене и заявил, что больше не вернется туда.
Кровь сочится из ее вен, проникает под кожу, капает из-под ногтей. Такая боль.
В комнате было шесть человек, кроме нее. Да и была ли она там? Казалось, ее душа готова отделиться от тела. Пусть бы так и произошло. Кэрри посчитала стекла в оконных переплетах. Тридцать шесть.
— Расскажи о его школе.
Столько всего можно рассказать. Она попыталась выделить главное.
— Он ничем не выделялся.
— Как давно он стал учеником Милтон-Парка?
Нужно вспомнить, какой сейчас месяц. Апрель.
Недавно у нее был день рождения. Макс подарил ей дробилку для садовых отходов. Обернул ее в розовую бумагу. Она оставила ее в гараже для садовника, который приходит по четвергам.
— С прошлого сентября. Две тысячи восьмого года. Он бросил Дэннингем в прошлом семестре.
— Почему?
Дэннис сидел вплотную к Кэрри. Она ощущала его нетерпение.
— Там возникли какие-то проблемы. Кто-то из Детей сделал ему подлость — что-то в этом роде. Так он сказал. — Кэрри отвела взгляд. Она почти шептала. Если произнести эти слова вслух, они станут правдой? — Макс был другим. Таким чувствительным.
Кэрри не познакомила Дэнниса с Максом, хотя Дэннис несколько раз оставался у нее на ночь. Либо он уходил до того, как Макс просыпался, Либо наоборот. Макс бы устроил скандал.
— Над ним издевались?
Кэрри задумалась. К ней на шоу приходили люди, любившие издеваться над другими. Родители, тиранившие своих детей, начальники, делавшие жизнь подчиненных похожей на ад, неуравновешенные мужья, женам которых приходилось искать помощи на стороне, — вариантов было много.
— Нет, — ответила она. — Точно нет. Он бы не стал скрывать. — Ее замутило.
— Но ты ведь только что сказала, что с ним подло поступили…
— Но я не сказала, что над ним издевались. Это разные вещи.
По лицу Дэнниса Кэрри поняла, что он не видит разницы.
— А как он освоился в местной школе?
— Она не местная. — Кэрри на секунду закрыла лицо руками. — Школа в Хэрлсдене, рядом с домом его отца.
Кэрри яснее, чем когда-либо, видела, насколько хрупок был баланс между двумя реальностями ее жизни. Хэмпстед и Хэрлсден — короткая поездка на автобусе или на лимузине с водителем. Отчаявшиеся люди, гости ее шоу, — и ее собственное привилегированное существование. Как два полюса на разных концах вселенной. Но она не могла отказаться ни от одного из них.
Всегда — два полюса.
Она и Броуди — брак, обреченный с самого начала.
Мать и сын.
Ее жизнь тогда. Ее жизнь сейчас.
Ее жизнь вчера. Ее жизнь сегодня.
Черное и белое.
— Это произошло в школе?
Дэннис кивнул.
— Я хочу видеть это место.
Она ни разу еще не была в его школе.
Дэннис взглянул на своих коллег. Они обменялись кивками.
— Хорошо, когда закончим. — Он продолжил расспросы: — Кэрри, твой сын не состоял в банде? Может, сменив школу, он попал в плохую компанию? Он принимал наркотики? Пил?
— Конечно, нет. Макс был хорошим мальчиком. — Кэрри сжала виски. Пульсирующая боль усиливалась. Макс никогда не вступил бы в банду. Никогда.
— Дать тебе таблетку? — Лиа, сидевшая на корточках рядом с ней, исчезла и вскоре вернулась.
Кэрри проглотила лекарство. Она снова начала раскачиваться.
— Это не должно было случиться. Он был моим сыном. Никто не смеет отбирать у меня сына.
— Кэрри…
Она встала. Пошла на кухню и открыла крышку лэптопа. Пальцы вбили пароль. Экран ожил.
— Первые слова моего сына, — сказала она детективам, которые шли за ней по пятам. По Щекам потекли слезы, которые, казалось, копились в ее глазах всю жизнь. — Я была единственной, кто их слышал.
Сил стоять больше не было. Кэрри опустилась на пол, думая о том, кто был рядом с Максом, когда он произносил свои последние слова.
Никто не заметил, как Дэйна вышла из дома. Кев вернулся в дурном настроении и срывал его на Всех, кто подворачивался под руку. Его опять уволили. Больше никакой работы, заявил он. Количество рабочих мест усыхает, как собачье дерьмо на солнце. Тем не менее, заметила Дэйна, денег на пиво и виски ему все же хватает. Она тихо спустилась по лестнице, прихватила куртку и выскользнула за дверь. Мать и Кев говорили на кухне о том, что в дом зачастила полиция. Они беспокоились, что их могут лишить социальных выплат. Лорелл тихо хныкала, сидя на полу.
Дэйна быстро шагала по улице. Маршрут, который она уже несколько лет совершала дважды в день, вдруг показался незнакомым. Прежде она и не задумывалась о том, насколько уродлив их район, но сегодня ей казалось, будто она единственный человек, переживший ядерную войну, и пробирается среди обломков погибшей цивилизации. Взгляд повсюду натыкался на остовы разрушенных домов, затянутых строительной сеткой. Все вокруг тонуло в океане серости. Единственным ярким пятном была красная упаковка от чипсов, которую ветер гнал по асфальту. Дэйна подняла ее и засунула в карман. Она не любила, когда мусор валялся на улице.